Ладно, – сказала себе Анжелина, – плевать на это.

Она знала, что Джо Курц был хладнокровным убийцей. Ее брат Стиви – к чертям, Малыш Героин – рассказал ей о прошлом Курца, о любви бывшего детектива к его погибшей партнерше Саманте Филдинг. Из-за этой любви один из вероятных убийц бесследно исчез, а второй вывалился из окна шестиэтажного дома прямо на крышу полицейской автомашины. После совершения мести Курцу выпало более одиннадцати очень трудных лет, но, по словам Малыша Героина, он ни разу не пожаловался на это. Покинув Аттику, Курц на следующий же день сделал предложение дону Фарино. Это была кровавая история, и, прежде чем она закончилась, отец и сестра Анжелины погибли. Курц не убивал их, это устроил Малыш Героин, ее дорогой маленький братишка, но за Курцем остался собственный след из трупов.

Анжелина была уверена, что сумеет управлять Курцем или если не управлять, то направить его на цель. Джонни Норс, живой труп из вильямсвилльского хосписа, с подростковых лет снабжал Анжелину и ее сестру наркотиками – если бы дон Фарино узнал, что его дочки покупают наркотики у его собственных людей, то он отрекся бы от них. Именно от Норса она услышала о приказе убить Саманту Филдинг, который Эмилио отдал двенадцать лет назад. Этот случай, когда Анжелина узнала о нем, не значил для нее ровно ничего, но затем, после провала ее главных планов, ей показалось, что нацелить Джо Курца на Эмилио, используя эту информацию, было бы очень хорошей мыслью.

Но Джо Курц постоянно удивлял Анжелину. Подобно другим социопатам, с которыми ей приходилось иметь дело, Курц казался сдержанным, тихим, иногда чуть ли не сонным, но в отличие от других знакомых ей хладнокровных убийц, включая ее первого мужа в Сицилии, Курц иногда выказывал чувство юмора, граничащее с настоящим остроумием. А потом, когда она уже начала подумывать, что он, возможно, окажется слабоват для этого дела… Она хорошо запомнила, как Курц, нисколько не изменившись в лице, всадил пулю в левый глаз Лео.

Когда машина остановилась у ворот поместья Гонзаги, Курц казался сонным. Без всякого выражения на лице он отдал свой пистолет и подчинился тщательному обыску. Он сохранял такой же сонный вид, пока они довольно долго ехали по поместью, но Анжелина знала, что Курц внимательно смотрел на все, что проплывало за окнами, и откладывал увиденное в памяти. Марко, как обычно, молчал, и Анжелина понятия не имела, о чем он мог думать.

Наконец они оказались в главном доме. Их снова обыскали. Когда Анжелину повели в столовую, где ее ожидал к ленчу Эмилио, Мики Ки поступил необычно – он остался в вестибюле вместе с двумя охранниками, наблюдавшими за Марко и «Говардом». Похоже, Ки заметил или почувствовал в Курце нечто такое, что привлекло его внимание.

Так вот, после того как был съеден суп и она выслушала комплименты этого жирного ублюдка и разговоры о том, как «слияние» двух семейств продвинет торговлю наркотиками и контроль за проституцией, после того как была подана рыба, Анжелина внезапно поняла, что собирается сделать Джо Курц.

Курц приехал сюда сегодня не для того, чтобы изучить место или дать охране Эмилио возможность привыкнуть к нему, а самому вернуться сюда вместе с нею в другой раз, когда его планы созреют. Все должно было случиться сегодня. Она знала, что у Курца не было при себе даже перочинного ножа, но это означало лишь одно: он намеревался каким-то образом раздобыть оружие, находясь в вестибюле – отобрать у Мики Ки? – убить Ки и двоих охранников, пристрелить Марко и ворваться с оружием в столовую.

Курца, видимо, не тревожило то, что ни ему, ни Анжелине не удастся никоим образом выбраться отсюда. План Курца был прост – убить Эмилио и всех остальных, кто окажется в столовой, прежде чем расстреляют его самого. Возможно, он намеревался захватить Анжелину и использовать ее как живой щит в те секунды, пока он будет убивать Эмилио. Очень элегантно.

– Чегой-то не так? – поинтересовался Эмилио. – Рыба плохая или чего еще?

Анжелина поняла, что она перестала есть и замерла с поднятой вилкой.

– Нет. Нет, рыба прекрасная. Я просто вспомнила об одной вещи, которую обязательно нужно будет сделать. – Бежать. Убраться отсюда ко всем чертям. Уцелеть.

Но каким образом? Сказать Эмилио Гонзаге, что новый телохранитель, которого она привезла с собой в крепость параноидального дона, явился, чтобы застрелить его? И что она знала об этом, поскольку сама все это затеяла? Нет, этот план не годится.

Изобразить приступ менструальной боли? Эти сицилийские самцы настолько брезгливо воспринимают женские месячные кровотечения, что ей не станут задавать вопросов, даже если она потребует на обратную дорогу полицейский эскорт. Но хватит ли у нее времени, чтобы разыграть этот спектакль?

Внезапно в коридоре послышался негромкий шум, и в столовую со взволнованным, если не диким выражением лица вошел Джо Курц.

Джеймс Б. Хансен поставил свой «Кадиллак-Эскаладу» возле начала путепровода и спустился по протоптанной дорожке к сортировочным железнодорожным путям. У капитана Миллуорта был перерыв на ленч.

Несколько телефонных звонков позволили установить, что в штате университета не числится никакой доктор Пол Фредерик. В телефонных справочниках Буффало и окрестностей Пола Фредерика также не оказалось. Удалось найти лишь одно донесение о задержании Пола Фредерика – ни фотографий, ни отпечатков пальцев, ни сообщения о судимостях, одна только форма 326-Б, в которой говорилось, что позапрошлым летом бродяга по имени Пруно, он же Профессор, он же П. Фредерик, был задержан и допрошен в ходе облавы, проводившейся после убийства такого же бездомного бродяги. Хансен связался с одним из патрульных полицейских, занимавшихся надзором за обитающими в центре города бродягами, и тот сказал, что этот Пруно шляется по улицам, почти никогда не бывает в приютах, но имеет свое излюбленное место под путепроводом, где даже соорудил себе лачугу.

Лачугу Хансен разыскал без всякого труда. К ней вела протоптанная в снегу дорожка, а поблизости не было никаких других «сооружений», хотя летом здесь всегда существовал многолюдный лагерь. Почему этот бродяга решил остаться здесь при такой погоде? – спросил себя Хансен. Снегопад прекратился, но температура заметно понизилась – было меньше десяти градусов,[36]– а с реки и озера Эри тянул резкий ледяной ветер.

– Привет! – Хансен не ожидал услышать из лачуги ответ, и его действительно не последовало. Вообще-то, подумал он, слово «лачуга» было слишком претенциозным для этой жалкой груды фанеры, картона и ржавого рифленого железа. Он вынул 38-дюймовый пистолет, которому предстояло после убийства Джона Веллингтона Фрирса сделаться собственностью мистера Джо Курца, низко пригнулся и вошел в лачугу, ожидая увидеть, что она пуста.

Она не была пуста. Старый пьяница в пальто, от которого омерзительно воняло мочой, сидел возле маленькой жаровни. На полу лежал кусок пластикового непромокаемого автомобильного тента, сквозь щели в стенах со свистом врывался холодный ветер, а сам пропойца настолько одурел от пьянства или героина, что, похоже, вовсе не заметил появления Хансена. Держа пистолет нацеленным в грудь бродяги, Хансен прищурился, пытаясь разглядеть в тусклом свете внешность пьяницы. Серая щетина, морщины, подчеркнутые въевшейся грязью, красные глаза, пучки седых волос, кое-где торчащие на покрытом старческими пятнами черепе, цыплячья шея, тоже изрезанная морщинами, выпирающая из слишком большого для него ветхого плаща, – все это соответствовало тому описанию Пруно, он же Профессор, он же П. Фредерик, которое дал Хансену полицейский. Хотя какой из бездомных пьяниц не подходит под это описание?